Доктор Воробьевский официально доносил, что массовое гниение трупов угрожает эпидемией, и настаивал на немедленной уборке их. Для этого были назначены команда фурманщиков. Раздев павших, они пользовались их одеждой, особенно мундирами, которые после продавались ими на рынках, сваливали обнаженные трупы в повозки и свозили к Крымскому броду, в Марьину рощу и другие отдаленные места, где по ночам все складывалось в огромные костры и сжигалось.
Посреди руин, как приведения, бродили жители Москвы, отыскивая свои жилища. Некоторые еще пугливо оглядывались. Начали съезжаться и те, кто покинул город до неприятельского нашествия. На улицах происходили трогательные встречи. «Вы живы? И вы? Ну, слава Богу!»
Х.В. Фабер дю Фор - Москва 12 октября 1812 г.
Из наскоро сколоченных лубков выросли мясные лавки. Изголодавшиеся обыватели бросились к ним так рьяно, что у входов пришлось поставить казаков с нагайками, но торговцы все же едва ли остались с барышом, потому что толпа своим напором сдвинула лабазы с места, и уже было совсем не до счетов. Продавцы хлеба, - те наживались, взимая за фунт ржаного хлеба по 25, а за крошечный калач – по 30 копеек. Мелочный торг открылся во множестве пунктов. Там, на опрокинутых вверх дном кадках или на специально оборудованных мостках были разложены чай, дегодь, сахар, соль, пенька, книги, стеклянная посуда, шелковые материи, старое железо и галантерейные вещи. Кроме того, взад и вперед сновали ходебщики с съестными и другими товарами. Один, с деревянными ложками за веревочным поясом, носил в глиняной корчаге масляничную пшеничную кашу. Другой громко выхваливал на лотке свой покрытый войлоком или грязной тряпкой гороховый кисель. В густом басе тут же торговавшего старьевщика узнавали певчего Синодального хора. Немец, бывший содержатель пансиона, в алой уланской конфедератке с полуоторванным козырьком, подпоясанный черной кожаной портупеей с изображением на ее белой бляхе буквы «N», носил оклеенный пестрыми обоями и уставленный вокруг цветными бумажками трубочками ящик с нюхательным табаком и кричал: на копейка на 2 трубка! Из толпы глазели на него и дивились: ишь мусье-то, на все изловчится» деревенская баба в неприятельской шинели с гербовыми пуговицами таскала для продажи на глиняном противне запыленный говяжий студень. Мужик в зипуне и высокой гусарской медвежьей шапке продавал квас. Мальчик в лохмотьях продавал «бли-ны го-ря-чiе!», которые для свежести были прикрыты кавалерийским черпаком с вышитыми по концам его иностранными гербами. Дряхлая старуха едва удерживала охапку неприятельских палашей и, кланяясь проходящим, упрашивала их: родные, голубчики иом, избавьте от тяжелой ноши, купите, дешево отдам, годятся хоть на косари щепать лучину! Неподалеку от нее предлагались заграничные монеты, которыми охотники уже играли в орлянку.
…
Из ополчения прежде других пришло в Москву – Владимирское с генералом Спиридоновым. За ним прибыли комендант Гессе и обер-полициймейстер Ивашкин с полицией и пожарным обозом. Граф Ростопчин застал уже угасающее пожарище, по которому, однако, еще слонялись бродяги, расхищавшие кладовые, подвалы и другие потайные места с запрятанным в них обывательским достоянием. Для прекращения беспорядка им была издана «Крестьянамъ Московской губернiи» последняя афиша:
«По возвращенiи моемъ въ Москву узналъ я, что вы, недовольны бывъ тмъ, что таскали, что попадалось вамъ на пепелищ, еще вздумали грабить дома господъ своихъ по деревнямъ и выходить изъ послушанiя. Ужъ многихъ зачинщиковъ привезли сюда. Неужели вамъ хочется попасть въ бду? Славное вы дло сдлали, что не поддались Бонапарту, и отъ этого онъ околвалъ въ голоду въ Москв, а теперь бжитъ, не оглядываяь, и армIи его живой не приходитъ; покойниковъ французскихъ никто не привезетъ до ихъ дому. Ну, такъ Бонапарта не слушались, а теперь слушаетесь какого-нибудь домашняго вора. Вдь опять и капитанъ-исправник, и засдатели есть на мст. Гей, ребята, живите смирно, да честно; а то дураки, забiячныя головы, кричатъ: батюшка, не будемъ!»
По приглашению графа Ростопчина приехал из Мурома преосвященный Августин, вступивший через Боровицкие ворота в Кремль.
Успенский собор был заперт и опечатан до его прибытия. В стенах снаружи еще торчали вбитые в них брусья для коновязей. Владыка приказал отпереть северные двери. За ним вошли все сопровождающие его, держа перед собою зажженные свечи. Мерцающие огни осветили картину необычайного запустения. В перебитые от взрывов окна нанесло много снега. Пол был покрыт навозом, углем, стружками и лоскутьями одежд. Посреди стояли вытащенные из Оружейной палаты статуи. С иконостаса содрано серебро. Ризница разбросана. Над гробницами митрополитов были устроены стойла для лошадей. На алтаре валялись игральные карты, и были видны не совсем просохшие потоки вина. Архангельский – был завален бочками и рухлядью. Благовещенский и другие оказались совершенно опустошенными. В Вознесенском монастыре было найдено 7 хлебных печей. У подошвы Ивана Великого лежало 2 огромных сорвавшихся во время погрома колокола.
Х.В. Фабер дю Фор - В Кремле, Москва 12 октября 1812 г.
Тем временем из Казани возвратился в Москву Сенат, из Владимира – Канцелярия гражданского губернатора, из Нижнего – Губернское правление и Архив иностранных дел.
Возобновился выход «Московских Вдомостей».
Завтра узнаем описание Москвы её жильцами из писем М.И. Римской-Корсаковой.