Энергетический центр бизнес-школы «Сколково» опубликовал новое исследование европейского рынка газа под заголовком «Мечты не всегда сбываются». На вопросы «МН» ответил его соавтор, руководитель Программы изучения природного газа в Оксфордском институте энергетических исследований Джонатан СТЕРН.
— Вы в новом докладе описываете достаточно депрессивную картину развития рынка газа в Европе. Для кого она, на ваш взгляд, несет большие риски — для «Газпрома» как крупнейшего поставщика газа или для европейской экономики, которая в период турбулентности может усугубить свое положение?
— Специалисты в газовой отрасли, в частности в Москве, не понимают, насколько сильно непопулярен в Европе природный газ в качестве топлива. Очень немногие европейские политики готовы публично поддерживать рост спроса на газ. Во-первых, это все же ископаемое топливо и, значит, его использование провоцирует эмиссию парниковых газов. Во-вторых, природный газ все больше нужно импортировать, что в глазах политиков угрожает безопасности поставок. Риск депрессии европейского газового рынка, когда спрос не будет расти значительно, гораздо выше для «Газпрома», чем для европейских стран, так как российская компания строит много новых очень дорогих газопроводов — «Северный поток» и «Южный поток» — для снабжения Европы, веря в рост потребления. В то время как большинство политиков в ЕС убеждены: если ресурсов природного газа не будет, они будут счастливы использовать неуглеводородные энергоресурсы.
— Почему вы считаете стратегию «Газпрома» на максимизацию экспортной выручки в противовес удержанию доли рынка проигрышной?
— Максимизация прибыли — это ложная стратегия в сфере экспорта, если «Газпром» и российское правительство собираются строить новые дорогостоящие транспортные мощности, о которых я уже упоминал. По моему мнению, стратегия «Газпрома» должна быть ориентирована либо на максимально высокие цены и снижение объемов экспорта, но тогда нет смысла строить дополнительные газопроводы, либо принять модель спотового ценообразования, что позволит российской компании занять большую часть рынка. Настаивать на сохранении нефтяной привязки в ценообразовании на газ (это означает, что газ из России будет одним из самых дорогих в Европе), продолжая строить новые экспортные трубы, с моей точки зрения, бессмысленно.
— Почему вы считаете, что модель спотового ценообразования на европейском рынке является неизбежной перспективой? Есть ли, на ваш взгляд, альтернативные варианты?
— Спотовое ценообразование на газ неизбежно, потому что конкуренция в сфере поставок газа конечным потребителям уже играет важную роль на всех основных газовых рынках Европы, и этот процесс не остановить. Все крупные импортеры газа по долгосрочным контрактам столкнулись с конкуренцией в большинстве или всех секторах своей деятельности. Только спотовое ценообразование может отражать краткосрочные изменения спроса и предложения и защищать покупателей газа, имеющих долгосрочные контракты на импорт, — и от потери потребителей, которые могут перейти к тем, кто предлагает газ более низким спотовым ценам, и от огромных убытков, возникающих из-за необходимости платить «Газпрому» и другим поставщикам более высокую цену, чем они могут получить от своих клиентов. Но спотовые цены необязательно означает «низкие цены». Сегодня в Европе они находятся на уровне 24–27 евро за МВт ч (250–280 евро за тыс. кубометров. — «МН»), что считалось бы очень высокой ценой в 2006–2007 годах, когда цены с нефтяной привязкой были на уровне 20 евро за МВт ч (210 евро за тыс. кубометров). Таким образом, хотя спотовые цены могут быть не столь высоки, как цены по долгосрочным контрактам с нефтяной привязкой при стоимости барреля в районе $100, они, вероятно, будут находиться на уровне середины 2000-х годов или даже выше.
— Насколько разумным является требование потребителей о переходе на спот в условиях дефицита собственных ресурсов в отличие от США, где низкие цены стали результатом бума собственного производства газа из нетрадиционных источников?
— Это неправильное объяснение механизму ценообразования на газ. Европейские цены должны устанавливаться на основе спроса и предложения на природный газ, а не спроса и предложения на нефть. Если на рынке складывается дефицит газа, так как добыча падает, а потребление увеличивается, спотовые цены будут расти. Если же имеется переизбыток газа на рынке, цены будут падать. Рынок природного газа должен иметь собственную ценовую динамику и баланс спроса/предложения. Именно это и произошло в США в 2008 году, когда спотовые цены на газ там были на уровне (рекордном для американского рынка. — «МН»), который мы сейчас видим в Европе. Это спровоцировало сланцевую революцию и значительный рост добычи и поставок газа. Но если спрос на газ вырастет и затраты на добычу газа из нетрадиционных источников увеличатся, тогда и цены на газ в США не смогут долго оставаться на нынешних позициях.
— Как вы объясните тот факт, что «Газпром» из поставщиков по долгосрочным контрактам по итогам прошлого года на падающем рынке в Европе продемонстрировал существенный рост продаж?
— «Газпром» увеличил свои продажи в Европе в 2011 году благодаря значительному росту сбыта в две страны — Турцию и Италию. В Турции спрос на газ в прошлом году вырос на 17% — значительно больше, чем в любой другой европейской стране — и поставки российского газа на этот рынок дали дополнительные 8 млрд кубометров. Из-за ливийской революции Италия потеряла поставки газа из этой страны и взяла дополнительно 4 млрд кубометров (по сравнению с 2010 годом) у «Газпрома». Еще Греция закупила на 800 млн кубометров больше. Остальные клиенты взяли столько же или меньше газа в 2011 году. Газпромовские продажи не вернулись к уровню 2007–2008 годов (тогда были продемонстрированы рекордные показатели. — «МН»).
— Стоит ли России сражаться за увеличение доли на европейском рынке или уже сейчас имеет смысл сосредоточиться на масштабном развитии проектов по производству сжиженного природного газа (СПГ), чтобы резко диверсифицировать направления экспорта?
— России, конечно, нужно диверсифицировать экспорт своего газа. Но это, как оказалось, довольно сложно сделать. «Сланцевая революция» в Северной Америке закрыла возможность поставок на эти рынки российского СПГ. И совершенно неясно, стоит ли развивать СПГ-проекты в Атлантическом бассейне, ориентируясь только на европейский рынок, на котором у «Газпрома» имеются такие обширные возможности по поставкам трубопроводного газа. В Азии «Газпром» имеет сложности с достижением договоренностей о поставках газа по трубе в Китай из-за ценовых разногласий. Экспорт в Южную Корею по газопроводу проблематичен в связи с политической ситуацией на Корейском полуострове. Расширение поставок СПГ с Сахалина и новый терминал во Владивостоке — хорошие проекты, но им требуется время для реализации. Диверсификация — отличная идея, но непонятно, как быстро ее можно воплотить в жизнь.
— Как долго в Европе может происходить замещение газа углем, учитывая жесткие экологические требования? Как вы вообще оцениваете такую противоречивость европейской энергетической политики?
— Использование все больше угля, конечно, — это деятельность, которая совершенно противоречит экологическим целям ЕС, но она имеет смысл с коммерческой точки зрения в краткосрочной перспективе. Уголь потребляется, поскольку он дешев, даже дешевле газа на спотовых площадках. Поэтому в краткосрочной перспективе газу будет затруднительно отвоевать долю рынка у угля в сфере электрогенерации. Использование угля будет угасать по мере ужесточения экологических требований, но ни одна европейская страна не станет замещать угольную генерацию газовой, если это будет невыгодно. Во многих странах ЕС новые электростанции, работающие на газе, отключаются или работают на минимальной мощности. Большинство европейских правительств скорее заместят уголь субсидированной мощностями по выработке электроэнергии из возобновляемых источников, чем за счет газовой генерации.
Беседовал Алексей Гривач